«Когда началась война, мне было 13…» Нина Белоусова вздыхает и выдерживает довольно долгую паузу. Мне кажется, пока пауза длится, мы успеваем перенестись на десятки лет назад. Эти истории никогда не будут слушаться легко. Но эти истории обязательно нужно слушать.

«Ничего, молодые ведь были»

— Конечно, это было страшно. Отец был на работе, а по радио объявили, что война. У нас мамы не было, умерла. Дома трое: брат, сестра и я — старшая. Жили мы в Дегтярске, хотя тогда она еще Дегтярка была. Когда война началась, папу перевели работать в Ревду, и мы стали жить на улице Калинина. Домик был небольшой. А потом папа ушел на фронт.

Детей разобрали к себе родственники. А потом Нина получила похоронку.

— Наверное, это и было самое страшное. 1944 год. Он погиб 7 января. Дядя, старший брат папин, сказал мне, чтобы детей отдавала в детский дом. Я уже закончила тогда 8 классов, пошла работать. Была такая организация, где папа работал, «Десятники» вроде назывались. Занимались заготовкой дров. Организации отапливались дровами, мы все это возили. Лесорубами были мужчины, которых в «трудовую армию» взяли, у них было подсобное хозяйство. Я сначала работала в этом подсобном хозяйстве, пока тепло было, а потом директор сказал идти в бухгалтерию, помогать главному бухгалтеру «копейки искать» в документах. Настало лето, опять нас на покос, на посадку картошки. Так и жили. Ничего, молодые ведь были. Брата с сестрой я все же увезла в Нижний Тагил — в детский дом для детей погибших фронтовиков, специальный.

Сама же Нина Николаевна с родственницей, тетей Клавой, поехала в Ростов-на-Дону. На заработки.

— Прожили мы там два года, я работала на складе. Был такой склад Народного комиссариата обороны, из госпиталей нам грязное привозили, мы это все разбирали по кучкам, что куда, потом кучки увозили в прачечную, там опять все это считали. Такая работа была.

Когда вернулись в Ревду, хотели забрать из детского дома брата с сестрой.

— Сестра-то, Рита, уж выпускница была. А брат, Виктор, раз сестру из детдома увезли, ни много ни мало, в Кронштадт, в школу юнг, сбежал. Вдвоем с другом собрались. И ведь что вы думаете — добрались! Как они ехали без денег, без ничего, не представляю! — Нина Николаевна до сих пор волнуется, рассказывая об этом. — Добрались до Кронштадта. Их — на военную комиссию. Виктора взяли, а того мальчика не взяли. Как его судьба сложилась, я уж не знаю. А наш сначала в школе юнг учился, а потом, когда окончил ее, настало время призыва. Начал на Балтийском флоте, закончил на Тихоокеанском, так вот и прошел Северным морским путем. А потом наконец-то домой, в Ревду вернулся. Не смог найти работу по специальности, пошел в горком комсомола. Там его порекомендовали в Нижний Тагил — на строительство прокатного цеха НТМК. Дали общежитие, техникум закончил заочно… Жаль, рано из жизни ушел.

Из нянек в медсёстры

Про семью Нина Николаевна рассказывает ладно, складно. Себя — обходит. Вроде, чего рассказывать, обычная судьба. Спрашиваю, как с мужем познакомилась. Отмахивается — случайно, мол.

— У меня тетя работала в магазине, а другая женщина, моя родственница будущая, на складе. Они и разговорились: у меня племянница, а у меня деверь… И вот так нас как-то быстро перезнакомили. Поженились мы с Павлом, через полтора года Мишенька родился, через пять лет — Наташенька. Сестра с нами долго жила, ей 30 лет уже было, когда ей дали комнату. На ОЦМе работала. Муж ее там же работал и там они познакомились. Я работала в детсаду нянечкой. Когда сын родился, сложно стало, у нас же ни бабушек, ни дедушек, и в ясли его нельзя — маленький. Декрет-то был только два месяца! Мучились-мучились… В детском саду у нас заведующая была Александра Дмитриевна Нечурова, она ко мне очень хорошо относилась. Говорит: приводи Мишу, в младшую группу возьмем. Только вот какое дело: он был у нас не садиковский, не ясельный. Все время болел. Когда Наташа появилась, я закончила 8-месячные курсы медсестер, позже поступила на трехгодичное отделение курсов медсестер. Три года работала и три года училась. Так из нянечек в медсестры перешла. Раньше были медчасти при заводах. Я работала в медсанчасти Ревдинского завода, в терапевтическом отделении. Потом все медсанчасти отобрали у заводов, нас организовали в новое терапевтическое отделение. Сначала я работала там палатной сестрой, потом меня поставили старшей сестрой. Наше отделение было… Оххохо, какое оно было. Хотя мне повезло, персонал был хороший. Девчонки внимательные, санитарочки. А больные? Парализованные, тяжелые… Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Нина Николаевна признается, что ее всегда тянуло в лабораторию. И вот однажды она отважилась и сказала об этом главврачу.

— А он мне в ответ: я на лаборантов старших сестер не меняю! Я долго упрашивала его. Потом все-таки врач-невропатолог говорит: ну отпустите вы ее, ну нравится ей там. Так я и перешла в лабораторию, где прослужила с 1971 года до 1992-го. Я уже на пенсии была, но все равно еще работала. А потом муж умер, и я рассчиталась, ушла.

«Хватит дурью маяться, иди работай»

— Два года я работала на садовом участке. И вот мне звонит Нина Александровна Белоусова, заведующая наша бывшая. Чем, говорит, занимаешься? Картошку, говорю, сажу, за ягодами ухаживаю, из двух платьев сарафан шью. А она: хватит дурью маяться, иди работай. Зовет обратно в лабораторию. Я упираюсь, объясняю, что много позабыла, времени много прошло. Она: тебе ничего вспоминать не надо, будешь с девчонками, следить за ними, чтобы они кислотой не облились, чтобы аппарат какой не сломали. Так и вернулась. Оформили меня, а немного попозже я еще санитаркой на полставки подрабатывать стала. Помоложе была, — смеется Нина Николаевна. А мне кажется, она и сейчас вполне себе молодая.

— Уговорили меня годик поработать, пока смену не выращу, а получилось пять лет! Дети выросли и разъехались: дочка в Целинограде в управлении железной дороги работала, сын в Перми, у него там семья. Ой, внуков у меня! Денис, Максим, Сергей, Тимофей. Целая футбольная команда. А правнучек пять — Даша, Полина, Ульяна, Саша и Аленка. И все не здесь. Здесь я одна. Хотя вот невестка приехала старшего внука. Вместе как-то повеселее. Вот так и жизнь прошла. И самое страшное тоже прошло.

Самое страшное

— Для меня самое страшное было — голодной лечь спать и голодной проснуться. Когда 400 граммов хлеба получишь, разделишь, солью посыплешь. У нас ведь продуктовых карточек не было, только хлебные…. Конечно, жизнь требует испытаний, а иначе будет неинтересно. Было в жизни и хорошее, и плохое. Считается, что плохое быстрее забывается. Но военные годы не забыть… Стыдно сказать, конечно, но у меня племянница спрашивает: тетя Нина, тебе какой хлеб купить? Говорю, купи «Чусовской», что ли. Она: а какой у тебя раньше самый любимый хлеб был? Я говорю — крошечки со стола. Когда все кусочки съешь, крошечки эти пальчиком собираешь потихоньку… Какие же вкусные они были! Ой, а хлеб-то раньше какой был! Вы и не знаете. Вам лучше и не знать того, что мы знаем. Пусть Россия не знает больше такой беды. Разве мы думали, что останемся без мамы, без отца, и нам такое придется пережить?!

Надежда ГУБАРЬ